Уста(ре)вший механизм
18.10.2010 в 02:21
Пишет Белая Ворона:За сказкой. Официальная вторая часть
Название: За сказкой.
Автор: Белая Ворона
Бета: нет
Фандом: Эдвард Руки-ножницы
Рейтинг: PG-13
Размер: мини. Пока или вообще - разберусь по ходу написания.
Персонажи: Эдвард, Августа.
Жанр: с этим пунктом всегда были проблемы =.=
Дисклеймер: Всё - Бертона. Ни на что не претендую. Хотя Августа, обобщенное умное дитя, все-таки большей частью моя...
Статус фанфика: В процессе
Примечание автора: автор вечно сомневающееся животное. Если врет - пинать лучше сразу. Если не врет - хвалить тоже можно, но лучше поменьше. Зазнается же)
Размещение на других сетевых ресурсах: предварительно известить автора. Она не верит, что кому-то захочется, но привыкла не пропускать этот пункт.
[MORE=читать дальше
Тепло - это прекрасно. Тепло и зеленые листья после долгой зимы, за которую, кажется, можно успеть замерзнуть и сердцем, и душой. Снег тает и поют птицы по утрам... Поют неуверенно, пробуют голоса, но скоро, уже очень скоро они распоются и перестанут стесняться. Старый сад потихоньку оживает и достаточно быстро приходит день, когда Эдвард находит первый цветочный росток в этом году. Это значит, что весна все ближе и что наконец появится настоящее дело - ухаживать за садом, стричь и пестовать, да и просто наблюдать за тем, как из тонкого, едва заметного стебелька цветок вытянется в прекрасное, гордое растение...
Все чаще Эдвард выбирается под сень большого клена, растущего в саду. Он любит это место, любит прислонятся спиной к стволу дерева и смотреть в небо, вытравливая из жил бесконечный зимний холод. Холод, который стал особенно сильным после короткого, нежданного тепла... Он приносит с собой книги и иногда даже остается в саду на ночь - темнота огромного, украшенного звездами купола красивей, чем огни городка.
Зима была очень, очень долгой в этом году и по правде сказать Эдвард не особенно и запомнил, чем занимался все время после Рождества. Помнил, как резал ледяные скульптуры, а выходили почему-то одни драконы. Помнил, как смотрел по ночам на городок... "Звезды похожи на снег...". Пустота и тишина. Ледяные фигуры, книги и город, живущий своими заботами. Все как всегда. Все как всегда, но попробуй убеди себя в этом. Мысли непослушны и иногда Эдварду казалось, что он мог ошибиться - ведь люди же умеют болеть. Однако поверить в это было почти невозможно и он снова и снова повторял точеный изгиб крыльев и насмешливый, почти человеческий прищур... Ни почему - просто так получалось.
Эта зима была очень долгой и полной не только странной горечи, но и воспоминаний. О бумажном снеге. Об обучении этикету, о том, как отец однажды решил показать Эдварду красоту гор - и они пошли вместе, вниз по дороге... Отец опирался на руку Эдварда - осторожно, но сильно - и рассказывал о том, что строго говоря, название "горы" совершенно не подходит обыкновенному, даже не очень и высокому холму. Они часто останавливались - ведь старик-изобретатель был совсем не так силен и ловок, как в молодости, и ему было тяжело. Он улыбался, показывал Эдварду цветы, похожие на звездочки, муравьиные дорожки и горькую траву под названием "полынь"... Они спустились вниз совсем ненамного и повернули назад, но Эдварду хватило и такой короткой прогулки, чтобы чувствовать себя совсем счастливым. До сих пор в старой книжке стихов лежали засушенные цветы, которые они принесли тогда...
Клен потихоньку начинал выпускать первые клейкие листочки, среди кустов появился выстриженный умелыми руками дракон... Все было если не хорошо - то хотя бы тепло.
А это уже очень много.
Что такое жизнь?
Жизнь это бесконечное ожидание.
Эту нехитрую истину Августа поняла за зиму. За зиму, прожитую по принципу "Нам бы день простоять, да ночь продержаться". И она держалась. Когда в школе закидывали снежками. Когда один из проверенных друзей смеялся вместе со всеми. Когда заболел папа и врачи опасались, что он уже не оправится...
День и ночь - это совсем не так много. Но они не кончаются, бесконечно чередуясь, и по вечерам, ложась спать, Августа смотрела в потолок и думала. О том, что Майк - задавала и дурак. Что серые тучи - это совсем скучно. Думала о старом замке над светящимся огнями городом. Там наверняка очень холодно, как и всегда и Эдвард... Что же он все-таки подумал и что ему сказать, когда каникулы все-таки наступят? Девочка засыпала с неуверенностью и надеждой, а наутро, сонная и сердитая, шла в школу. Там - бить портфелем Майка, отвечать на уроках и тянуть руку, чтобы точно спросили. Потом домой, домашние работы и серость за окном. Потом придет мама - уставшая, несчастная. Не глядя поужинает, потреплет дочь по голове - и снова уйдет, уже в свою комнату, писать какие-то отчеты...
День за днем, неделю за неделей. В воскресенье вместо школы - сон и поездки в больницу к отцу и ничего яркого... Разве что книги, которые Августа читала в любую свободную минуту...
А весна настала внезапно и началась с того, что очередной день оказался полным ослепительного золотого солнца. И мама улыбалась, когда пришла домой. Присела на корточки, даже не переодеваясь, обняла дочь, счастливая, растрепанная. Зашептала: "Папу скоро выпишут. Совсем, совсем скоро..." и отчего-то заплакала... Весна зазвенела в лицах и в небе, и Августа стала больше улыбаться и не столько отбиваться от Майка, сколько весело огрызаться на него. Солнце дарило уверенность и оптимизм, примиряло девочку с миром. К тому же весенние каникулы все приближались и Августа, решив, что "будет проблема - будет решение" - как говорила бабушка - с нетерпением ждала их...
Папу выписали за две недели до каникул и Августа долго с визгами висела на нем, когда он только вошел - высокий, осунувшийся, но все равно счастливый. "Никогда больше не стану курить, - шепнул он дочери, подхватывая её на руки - Никогда. И перебьются все партнеры, которым так важно... - он замолчал, а потом засмеялся. Сказал: - Я тебе обещаю. Запомни" И Августа кивнула, понимая, что отцу нужно чем-то закрепить свое обещание - он знал, что решения, о которых известно другим, сложнее нарушить...
У него было больное сердце и Августа знала, что старый доктор сказал ему "Чудом выкарабкался, мальчик. Только если не хочешь снова к нам в гости - сигарету больше в руки брать не смей".
А на улице - пели птицы.
...Когда-то давно отец, уходя в лабораторию, оставлял Эдварду включенный грамофон с пластинками великих мастеров. Эдвард тогда ещё не мог вставать - старый изобретатель поспешил оживить гомунула, рассудив, что если тот не очнется на этом этапе - то и мучится со всем незаконченным будет незачем и Эдвард до сих пор прекрасно помнил то время. Тогда у него были закончены лишь голова, сердце и руки, на которых ещё не было даже ножниц и отец сидел с ним, учил, рассказывал и что-то постоянно делал и дорабатывал. А когда уходил - спать или продолжать работать в специальных условиях - то оставлял сыну включенную музыку - а читать Эдвард тогда ещё не умел. Грамофон слегка похрипывал на высоких нотах, но все равно Эдвард был очарован вальсами и сонатами, этюдами и опереттами. Он помнил, что первым делом, когда научился читать, попросил отца достать книгу о музыке - о том, как из нот складывается мелодия и какие композиторы жили на Земле. Параллельно с физикой, химией, эикетом и механикой, на которых настаивал отец, он учил музыкальную литературу и музыкальную грамоту. Из каких инструментов состоит симфонический оркестр, какие бывают интервалы и что такое стаккато. Больше всего он тогда жалел, что ещё долго не сможет освоить никакого музыкального инструмента. Ведь с ножницами особенно не размахнешься - только если на барабане... Но Эдварда привлекала скрипка - её он предпочитал всему остальному. И когда умер отец его ударило ещё и это - то, что ему никогда не придется не то что взять в руки - но и просто увидеть, как играет на скрипке человек.
Было время, когда замок был полон музыки - и пусть грамофон хрипел и сипел все больше, но мертвенная тишина не могла подступиться. Больше всего Эдвард тогда боялся оцарапать какую-нибудь из пластинок или что-нибудь сломать. Приходилось быть черезвычайно осторожным. Но однажды грамофон все-таки не выдержал - ведь он был уже старый и совершенно не приспособленный под ножницы - и сломался. И замок заполнила звенящая пустая тишина. И пришлось привыкать к ней - долго и мучительно, но привыкать. Постепенно музыка забылась, ушла в прошлое и в один из дней этой долгой зимы, найдя грамофон среди старых вещей, Эдвард удивился и огорчился своей забывчивости. Ведь когда он жил в городе - мог бы вспомнить о том, что есть классическая музыка, о том, что где-то есть оперы и филармонии и попытаться узнать больше о том, что люди слушали теперь. Не догадался за всеми заботами, за странной суетой, сопутствовавшей его появлению, и горько жалел об этом, глядя на грамофонные пластинки, лежащие в одной из пыльных комнат мертвым грузом.
...В городе, кажется, музыка не играла никогда. А может быть, и играла, но незнакомая или не иснтересная и он просто не мог вспомнить... Зато вместе с грамофоном и пластинками Эдвард нашел калейдоскоп - старый и довольно пыльный, но зато с удобной засечкой - такой, чтобы можно было удержать трубку в лезвиях без особенных усилий. Это тоже был привет из прошлого - игрушку отец вручил Эдварду лишь немногим позже его "рождения".
Сидя под кленом и медленно вращая калейдоскоп, Эдвард выпадал из реальности на долгие часы. Все же наблюдение было тем, что он умел лучше всего и любил больше всего и текучие яркие узоры заворожили его - как когда-то давно.
Забывать легко - гласила истина этой зимы. И тем удивительнее потом вспоминать.
Когда уезжаешь всего на две недели, собираться особенно долго не приходится. Смену одежды, гигиенические принадлежности, бисер и пару самых любимых книг. Всего получается один совсем небольшой рюкзачок, который можно легко нести пару часов.
Августа всегда собирается по простому принципу - сумка должна быть такого веса, чтобы никто из взрослых не кинулся помогать. Она ездила в лагеря целых два раза и частенько наблюдала, как девочки её возраста грузили свои сумки на вожатых - потому что сами их нести были не способны. Это - унизительно и глупо и Августа любит ездить налегке. Беспокоится мама - как дочь будет жить, не станет ли мерзнуть.. Маме не приходит в голову, что бабушка беспокоится о том же самом.
На утро первого дня каникул - обязательных каникул, всегда наступающих в конце марта, Августа настроена вполне оптимистично. Мать целует её, улыбается, а папа смеется и садится в машину на место водителя. Свое слово он держит и там, где раньше было подобие пепельницы, теперь сидит сплетенный Августой большой бисерный скорпион. Девочка усаживается назад, бросает рюкзачок под ноги. Хорошо все-таки, когда бабушка живет в четырех часах езды.
Всю дорогу она болтает о каких-то пустяках - о том, что станет делать у бабушки, о том, какого щенка она видела вчера вечером и какого красивого крыса слепила из глины на недавнем занятии. Они с отцом играют в слова и названия, считают красные машины, и внешне совсем не похоже, что Августа старается отвлечься от собственных мыслей. Но она старается и ещё как.
Бабушка встречает их на крыльце, и Августа почти что повисает на ней, обхватив руками за талию. Отец машет из машины и бабушка уговаривает его остаться на чай... И снова смех, и снова болтовня ни о чем, прощание с отцом и распаковка вещей. Все сумбурно и суетно, как и всегда в день приезда и только поздним вечером, сидя на окне и глядя на замок, Августа понимает - вот и все. Каникулы начались. Три пустых скучных месяца прошли почти незаметно. Ей хочется потянуться к лампе и выбить приветствие, но она не решается. Ей кажется, что сначала нужно попросить прощения, глядя в глаза...
И пусть это и будет чудовищно сложно, но сделать - все-таки надо.
Подниматься по старой дороге весной гораздо легче, чем зимой. Ноги не увязают в снегу и четко видно не слишком заросшую часть пути. Августа идет медленно - шаг за шагом, словно бы нехотя. Ей страшно. Страшно, что сказка окажется ложью, зимней придумкой от скуки. Страшно, что Эдвард может быть слишком обижен.... Ветер торопит её, подталкивает в спину, но она все равно не спешит. Когда долго чего-то ждешь, нужно уметь это что-то принимать и делать так, чтобы не было разочарования.
Ворота чуть приоткрыты - с самой зимы их никто не касался, некому было их закрыть. Августа проскальзывает в щель, легко качает створку - на удачу... Сейчас сад гораздо красивее, чем зимой. Обзаводятся листьями деревья, уже выглядывают первые ростки на клумбах. Августа мимолетно думает, как здесь будет летом, но тут же отвлекается от этой мысли. Ей нужно найти Эдварда. А сад велик, да и замок тоже... Если зимой он все время проводил на чердаке, то теперь, когда потеплело, наверное выбирался вниз. Ведь кто-то же подровнял кусты?..
В замке - пусто и тихо. Августа присаживается на корточки у самых дверей, вглядывается в пыль. Видны следы - достаточно свежие. Притом ведут они наружу, а в обратном направлении - нет. В замок он ещё не возвращался. Девочка тяжело вздыхает, снова выскальзывая под ясное небо из старого и серого зала. Там она хотя бы немного ориентировалась. А в саду придется долго блуждать. Впрочем, это означает, что будет возможность полюбоваться на выстриженных животных...
Августа ступает на первую попавшуюся дорожку и решает твердо идти по ней до конца. Заблудится ей не страшно - она боится обойти весь сад и никого не встретить...
Олень и бурундук, дракон и эльф... Августа замирает почти что у каждого куста. Любуется ими. Она никогда не признается себе, но это - способ оттянуть неизбежное. Ведь чем дальше, тем больше ей кажется, что она никого не найдет. Что так и проблуждает до самого вечера... Она боится разочароваться, даже очень. И потому изучает каждое творение. Тянется погладить...
И когда наконец слышит едва уловимое, задумчивое пощелкивание ножниц - поднимает воротник, оправляет рюкзачок и идет на звук. Ей очень хочется чувствовать себя смелой. Только богов теперь просить нельзя. Боги не помогают предателям.
Эдварда она видит неожиданно - вынырнув из-за очередного куста - и останавливается, завороженная. Он сидит, прислонившись к дереву спиной, прижав к глазам калейдоскоп - небольшой и красивый. Вот слегка нервно встряхивает рукой, сменяя узор, и снова замирает. Полная неподвижность и полное одиночество. На своем чердаке, зимой, он не казался черно-белой иллюстрацией, вклееной в большую цветную книгу. Там он был в своей цветовой гамме. А здесь... Здесь он выглядит чуждым и лишним. И даже сознание того, что почти все вокруг растил и обрабатывал он, не делает его более близким и подходящим к этому месту. Поза его расслаблена и на лице выражение ласковой усталости и заинтересованности, но Августа знает - когда он отнимет трубку от глаз в них станет видна теплая грусть и немного ледяной тоски, ещё не вытравленной солнцем.
У девочки из головы вылетают все слова, которые она придумывала по дороге сюда. Ей просто хочется плакать и ненавидеть себя. Да, не желала предавать, но так и это важно, когда все уже сделано? Эдвард не замечает её, когда девочка подходит - он слишком погружен в наблюдение за цветными яркими грезами, слишком не ждет шагов, чтобы услышать их, и когда Августа обнимает его, вжимается лицом в скрипучую кожу, едва ли не подпрыгивает. Однако осознание, что рядом - живое существо - удерживает его на месте. Слишком сильно, слишком ярко в нем осталось это "Никогда не причинить боли. Даже нечаянно". Он очень медленно отводит трубку от глаз, опускает руки. Удивление, растерянность, страх - но Августа не видит его лица за пеленой слез. Это вечное и детское - не умея просить прощения словами, просить его действием, прикосновением... Девочка даже особенно и не подумала, что у Эдварда может дрогнуть рука. Слишком жалко ей стало его и почему-то себя...
А Эдвард просто не особенно знал, что делать и что думать в такой ситуации. На смену удивлению пришла нежданная радость, но вместе с ней и полное непонимание происходящего. Откуда, зачем и что теперь делать?.. Ведь он никогда не утешал плачущих детей... А Августа никак не могла успокоится и наконец Эдвард все-таки решился - неловко приобнял её локтем, второй рукой коснулся волос...
Что ж, встреча состоялась. И все объяснения вдруг оказались лишними, кроме простого "Я не хотела..."
В саду пели птицы, шуршал листьями старый клен и прощать оказалось неожиданно легко и радостно.
Августа спит и видит сон. Хороший сон, легкий - про то, как под мелодию скрипки слетают с обрыва сияющие то ослепительным светом, то ослепительной тьмой фигуры. Она стоит вместе с ними, на самом краю, и едва не кричит, когда все они - яркие контрасные силуэты без лиц - делают шаг вперед. Падают с огромной высоты, и, когда кажется, что вот сейчас ничего не станет, когда Августа готова завыть от боли и бессилия, когда чудится, что останется только неромантичное кровавое месиво на земле - именно тогда они раскрывают крылья. Ослепительно-белые и ослепительно-темные, с характерным хлопком. Взлетают разом, поднимаются снова на уровень обрыва... Августа смотрит на них, увлеченная, и не замечает, как сама делает шаг в пропасть. За ними. На несколько мгновений - опаляющий, ледяной страх - ведь у неё же нет крыльев! А потом вдруг - внезапный рывок вверх, так, что перехватывает дыхание. Это чужие руки сомкнулись под мышками и, задрав голову, Августа видит, как отчаянно загребают белое и черное крыло, как два существа - безиких, но все равно красивых, удерживают её в воздухе. Темное смеется и, свободной рукой щелкает её по лбу. Слышнен сиплый голос:
-Ох отпустил бы я тебя, да начальство не поймет... Просыпайся давай, мы тебя ловить не нанимались.
Белое возмущенно шикает на него, что-то начинает говорить - запыхавшимся, тонким голосом..
Но Августа уже послушно просыпается.
Люди умеют спать. Эта их способность Эдварда всегда удивляла. Не дремать, не грезить на яву, а будто выключаться, порой на достаточно долгое время. У него так не получалось, хотя когда-то давно он даже пробовал уснуть. Не получалось и все.
Спящий человек - беспомощен. Он ничего не видит, не слышит, не воспринимает. Сон уводит человека в свою, особенную реальность, снимает все маски с лиц. Как и смерть. Иногда Эдварду казалось, что смерь сменяет сон тогда, когда человек решает, что реальность сна - красивее, правильнее и реальней, чем настоящая. Впрочем, он мог ошибаться. Отец рассказывал, что смерть - это вечное забвение. Вечный покой. Рассказывал он и о теориях жизни после смерти, говорил о реинкарнации. Эдвард слабо помнил эти его рассказы - быть может от того, что понимал ещё тогда, что ему умирать придется нескоро, если вообще придется - и не старался запомнить....
В ветвях клена заливалась одинокая птица, в небе степенно плавали пушистые, пышные облака... А девочка спала, угнездившись в кольце его рук, и Эдвард не мог решить, что ему следует делать. Он не знал, что для человека, тем более для ребенка, это нормальный откат после сильного волнения, после слез. Если честно, больше всего ему хотелось отодвинутся, прервать контакт. Он слишком отвык от прикосновений, слишком опасался самого себя, своей неуклюжести, чтобы не испытывать дискомфорта. Однако отодвигаться было некуда, да и земля наверняка была ещё слишком холодной, чтобы человек смог на ней спать без ущерба для здоровья. Ну, по крайней мере Эдвард так предпологал. Потому он терпел, гадал, на что похожи облака, и незаметно расслаблялся - совсем немного. Разглядывал лицо гостьи - густую челку, курносый нос, пухлые, как у Ким, губы... Длинные пушистые ресницы, родинку на левой скуле и две короткие, кажущиеся забавными, косички, перетянутые яркими резинками... Наверное, ей снилось что-то хорошее - девочка улыбалась во сне и Эдвард даже поразился, сообразив, что некоторые обороты для своего "мысленного потрета" он явно заимствовал из книг. Ну, про "пушистые ресницы" там точно что-то было. И не раз. И про улыбки во сне - тоже... Девочка беспокойно пошевелилась, открыла мутные со сна глаза - светло-карии, напоминающие о летнем солнце и осенних листьях... Эдвард сразу же напрягся, сосредоточил внимание на лезвиях - а девочка смутилась и отодвинулась. Прошептала какое-то извинение... Перед Эдвардом никто и никогда по-настоящему не извинялся - и он только кивнул. Так, как делал всегда, когда хотел доставить людям удовольствие, но не особенно знал, чего от него ждут, кроме улыбки.
Августа взглянула на небо - и едва не ахнула. Приближался закат, алые облака заполонили небо.. Сколько она проспала?.. И сколько Эдварду пришлось сидеть неподвижно? И как она вообще ухитрилась уснуть?.. Девочка нахмурилась, вспоминая. Да, искала, да плакала. Потом что-то рассказывала, постоянно вскидывая глаза "Ты же правда не обижаешься?..". А потом как-то незаметно задремала, прижимаясь щекой к одной из пряжек на костюме Эдварда - на коже до сих пор остался след...
-Прости, - виновато сказала она. Больше ничего в голову не пришло и Эдвард кивнул, чуть-чуть улыбнулся. - Я завтра приду.
И снова быстрый взгляд "Ты же поверишь, правда?.."
Вниз пришлось бежать ибо на ужин она безнадежно опаздывала.
Эту ночь Эдвард провел на чердаке. Сегодня ему нужно было подумать, а звезды отвлекали, завораживали своей красотой и вечной, неразгаданной загадкой. Отец когда-то рассказывал сыну сказку, где звезды были всего лишь уравнением, множеством точек, сложивив которые можно было получить решение всего мира, а вместе с ним - и абсолютное понимание. Отец не верил в это, когда рассказывал, но Эдвард - поверил. Пусть с уравнениями у него было не очень хорошо, зато он отлично решал загадки. Только со звездами у него пока не получалось.
Все снова было странно. По привычке Эдвард чертил по стене и последовательно задавал себе вопросы - почему он обрадовался. Почему поверил, что завтра девочка придет. Почему позволил коснуться себя и более того, проспать у себя на коленях полдня... Самым простым выводом была родившаяся зимой привязанность, то, что он теперь не рисковал назвать "дружбой". Дружба - понятие обоюдное... Но Эдвард противился этому варианту, не хотел принимать его и думал о том, что ещё могло значить такое его поведение. Страшно не разбираться в других. Но не разбираться в себе - ещё страшнее.
На чердаке пахнет весной - ранней зеленью, растаявшим снегом и ветром. Здесь вообще всегда пахнет ветром и это дает ощущение простора и свободы. Августа, держась за раму, стоит в проеме окна и смотрит на океан. Он кажется ей огромным и прекрасным - а ведь с чердака видно совсем не так много. Огромным, прекрасным и золотым. Он манит, кажется, что до него совсем недалеко идти - только немного спуститься по горной дороге, потом свернуть на почти заросшую тропинку, прокатится по склону, продраться по кустам.. А там совсем немного по заброшеной дорожке - и выйдешь к берегу. Конечно, с отцом они порой ездили к морю - но всегда на цивильные пляжи, где было много людей и океан казался прирученным и тихим. В песке всегда был мусор, дети в воде кричали и смеялись, их родители растягивались по берегу небольшими компаниями... А Августе всегда хотелось побыть наедине с морем. Она пристально смотрит на золотой блеск воды и вдруг разворачивается - резко, так что Эдвард даже чуть вздрагивает, вскидывает подбородок - привычно, для смелости, и на одном дыхании спрашивает:
-А давай попробуем добраться до океана?
И улыбается, склоняя голову набок - таким забавным кажется ей удивление на лице хозяина замка.
По дороге идти достаточно легко и Августа быстро приноравливается к шагу Эдварда. Рюкзачок бьет её по спине, в резинках, украшенных стеклянными бусинами, играет солнце. Больше всего она боится одного - заблудится, пропустить тропку. Впрочем, это вряд ли возможно - слишком приметный куст она углядела сверху, чтобы его пропустить. Девочка рассказывает обо всем, что видит - о невзрачных серых птичках, о небольшом буераке, в котором она зимой теряла варежку, о том, что по весне просыпаются ежи и медведи где-то далеко, а вместе с ними и дриады - живые души деревьев, тоже засыпающие зимой... Она замечает, как Эдвард переодически оборачивается, поглядывает на замок - на лице его неуверенность и интерес и Августа догадывается, почему - он ведь вышел в мир, не ограниченный стенами, впервые за много лет. Тут уж кто хочешь заинтересуется и растеряется.
-Одуванчик! - девочка вдруг бросается в сторону, опускается на корточки. На лице у неё жуткий восторг и радость первооткрывателя. - Это значит - обернувшись, поясняет она Эдварду - Что весна совсем наступила!
Он подходит, опускается на колени рядом, едва слышно щелкают суставы... Цветок - желтый и маленький, очень пушистый, пахнет так, что Эдварду не с чем сравнить этот запах. Ни солнце, ни весна, ни травы... Что-то иное - теплое и тоже неуловимо желтое. Он тянется к цветку лезвием и, кажется, едва-едва касается стебелька. Но цветок уже падает, срезанный. Августа поднимает его, смотрит на огорченного Эдварда. И вдруг, потянувшись, прилаживает цветок ему в волосы. Смеется:
-Ты теперь тоже стал весенний! - восклицает она и хлопает в ладоши.
И когда они уходят - ведь нужно торопится, путь вниз долог - говорит:
-Попозже, когда их станет совсем много, я начну плести из них венки. А бабушка - делать варенье... А ещё есть такая сказка, про то, что одуванчики - младшие братья солнца. Хочешь, расскажу?..
Эдвард кивает - как всегда, когда ему предлагают что-нибудь рассказать, куда-нибудь сходить, что-нибудь сделать - только осторожнее, чтобы не выпал цветок, и девочка начинает рассказывать, легкомысленно поглядывая на небо:
-Когда-то давно маленький одуванчик выбрался из-под земли...
Дорога за словами коротка и они едва не пропускают нужный поворот.
Продираться по кустам, заполонившим старую тропку, оказывается гораздо проще, чем Августа предпологала. Эдвард просто молча вышел вперед и во все стороны полетели зеленые листья. Не приходилось отводить ветки, нагибаться и отцеплять вцепившиеся в одежду колючки - нужно было просто не отставать. А когда они прошли, тропинка больше всего напоминала живой зеленый коридор и Августе было смешно думать, как какой-нибудь взрослый забредет сюда и удивится.
До океана оставалось идти совсем не много. Ну, по крайней мере, девочке хотелось так думать.
Склон, на который их вывела тропинка, и по которому нужно было спуститься, оказался не таким крутым, как выглядел из окна замка. Августа даже облегченно вздохнула, увидев его - она ведь боялась, что придется натурально катиться - сбегать вниз. А оказалось, что вполне можно было и сползти. Если осторожно, конечно.
-Теперь потихоньку и ни обо что не спотыкаясь, - кратко проинструктировала она больше себя, чем Эдварда и первая поставила ногу на кажущийся достаточно пологим, но все-таки ненадежным спуск.
...Когда-то здесь была тропинка - но сейчас все уже заросло. Впрочем, это было путешественникам только на руку. Можно было придерживаться за кусты, притормаживать о корни деревьев и вообще спускаться с относительным комфортом. Взрослый бы посмелся, глядя на то, как медленно и неуклюже они двигались, но ни Августе, ни Эдварду смешно не было - удержаться бы...
Где-то в середине пути они сделали короткий привал. Эдвард прислонился спиной к очередному дереву, попавшемуся на дороге, Августа зацепилась за куст и немного запыхавшись, но довольно-таки ясно говорила о том, как кстати здесь выросло это подобие леса. Или рощи. Или.. В общем, терминология важна не была. Главное, что им повезло... Только сейчас девочка поняла, как не любит тишину. Говорить было гораздо интереснее и комфортнее. А ещё она подумала о том, как они будут взбираться сюда на обратном пути и решила про себя, что стоит поискать другую дорогу.
Под конец спуска Августа все-таки не выдержала - раскрыла руки и вниз просто сбежала, лишь чудом ни обо что не запнувшись и ни во что не влетев. Это было прекрасное ощущение - ветра в лицо, почти-полета и того, что рядом есть кто-то, кому можно сказать про то, как это прекрасно. Эдвард так сделать не рискнул - спустился так, как они шли до этого.
И вот они встали рядом - запыхавшиеся. немного диковато глядящие, но вполне довольные пока и путешествием и собой. Теперь до океана и правда оставалось всего ничего.
Солнце потихоньку приближалось к зениту.
URL записиНазвание: За сказкой.
Автор: Белая Ворона
Бета: нет
Фандом: Эдвард Руки-ножницы
Рейтинг: PG-13
Размер: мини. Пока или вообще - разберусь по ходу написания.
Персонажи: Эдвард, Августа.
Жанр: с этим пунктом всегда были проблемы =.=
Дисклеймер: Всё - Бертона. Ни на что не претендую. Хотя Августа, обобщенное умное дитя, все-таки большей частью моя...
Статус фанфика: В процессе
Примечание автора: автор вечно сомневающееся животное. Если врет - пинать лучше сразу. Если не врет - хвалить тоже можно, но лучше поменьше. Зазнается же)
Размещение на других сетевых ресурсах: предварительно известить автора. Она не верит, что кому-то захочется, но привыкла не пропускать этот пункт.
[MORE=читать дальше
Тепло - это прекрасно. Тепло и зеленые листья после долгой зимы, за которую, кажется, можно успеть замерзнуть и сердцем, и душой. Снег тает и поют птицы по утрам... Поют неуверенно, пробуют голоса, но скоро, уже очень скоро они распоются и перестанут стесняться. Старый сад потихоньку оживает и достаточно быстро приходит день, когда Эдвард находит первый цветочный росток в этом году. Это значит, что весна все ближе и что наконец появится настоящее дело - ухаживать за садом, стричь и пестовать, да и просто наблюдать за тем, как из тонкого, едва заметного стебелька цветок вытянется в прекрасное, гордое растение...
Все чаще Эдвард выбирается под сень большого клена, растущего в саду. Он любит это место, любит прислонятся спиной к стволу дерева и смотреть в небо, вытравливая из жил бесконечный зимний холод. Холод, который стал особенно сильным после короткого, нежданного тепла... Он приносит с собой книги и иногда даже остается в саду на ночь - темнота огромного, украшенного звездами купола красивей, чем огни городка.
Зима была очень, очень долгой в этом году и по правде сказать Эдвард не особенно и запомнил, чем занимался все время после Рождества. Помнил, как резал ледяные скульптуры, а выходили почему-то одни драконы. Помнил, как смотрел по ночам на городок... "Звезды похожи на снег...". Пустота и тишина. Ледяные фигуры, книги и город, живущий своими заботами. Все как всегда. Все как всегда, но попробуй убеди себя в этом. Мысли непослушны и иногда Эдварду казалось, что он мог ошибиться - ведь люди же умеют болеть. Однако поверить в это было почти невозможно и он снова и снова повторял точеный изгиб крыльев и насмешливый, почти человеческий прищур... Ни почему - просто так получалось.
Эта зима была очень долгой и полной не только странной горечи, но и воспоминаний. О бумажном снеге. Об обучении этикету, о том, как отец однажды решил показать Эдварду красоту гор - и они пошли вместе, вниз по дороге... Отец опирался на руку Эдварда - осторожно, но сильно - и рассказывал о том, что строго говоря, название "горы" совершенно не подходит обыкновенному, даже не очень и высокому холму. Они часто останавливались - ведь старик-изобретатель был совсем не так силен и ловок, как в молодости, и ему было тяжело. Он улыбался, показывал Эдварду цветы, похожие на звездочки, муравьиные дорожки и горькую траву под названием "полынь"... Они спустились вниз совсем ненамного и повернули назад, но Эдварду хватило и такой короткой прогулки, чтобы чувствовать себя совсем счастливым. До сих пор в старой книжке стихов лежали засушенные цветы, которые они принесли тогда...
Клен потихоньку начинал выпускать первые клейкие листочки, среди кустов появился выстриженный умелыми руками дракон... Все было если не хорошо - то хотя бы тепло.
А это уже очень много.
Что такое жизнь?
Жизнь это бесконечное ожидание.
Эту нехитрую истину Августа поняла за зиму. За зиму, прожитую по принципу "Нам бы день простоять, да ночь продержаться". И она держалась. Когда в школе закидывали снежками. Когда один из проверенных друзей смеялся вместе со всеми. Когда заболел папа и врачи опасались, что он уже не оправится...
День и ночь - это совсем не так много. Но они не кончаются, бесконечно чередуясь, и по вечерам, ложась спать, Августа смотрела в потолок и думала. О том, что Майк - задавала и дурак. Что серые тучи - это совсем скучно. Думала о старом замке над светящимся огнями городом. Там наверняка очень холодно, как и всегда и Эдвард... Что же он все-таки подумал и что ему сказать, когда каникулы все-таки наступят? Девочка засыпала с неуверенностью и надеждой, а наутро, сонная и сердитая, шла в школу. Там - бить портфелем Майка, отвечать на уроках и тянуть руку, чтобы точно спросили. Потом домой, домашние работы и серость за окном. Потом придет мама - уставшая, несчастная. Не глядя поужинает, потреплет дочь по голове - и снова уйдет, уже в свою комнату, писать какие-то отчеты...
День за днем, неделю за неделей. В воскресенье вместо школы - сон и поездки в больницу к отцу и ничего яркого... Разве что книги, которые Августа читала в любую свободную минуту...
А весна настала внезапно и началась с того, что очередной день оказался полным ослепительного золотого солнца. И мама улыбалась, когда пришла домой. Присела на корточки, даже не переодеваясь, обняла дочь, счастливая, растрепанная. Зашептала: "Папу скоро выпишут. Совсем, совсем скоро..." и отчего-то заплакала... Весна зазвенела в лицах и в небе, и Августа стала больше улыбаться и не столько отбиваться от Майка, сколько весело огрызаться на него. Солнце дарило уверенность и оптимизм, примиряло девочку с миром. К тому же весенние каникулы все приближались и Августа, решив, что "будет проблема - будет решение" - как говорила бабушка - с нетерпением ждала их...
Папу выписали за две недели до каникул и Августа долго с визгами висела на нем, когда он только вошел - высокий, осунувшийся, но все равно счастливый. "Никогда больше не стану курить, - шепнул он дочери, подхватывая её на руки - Никогда. И перебьются все партнеры, которым так важно... - он замолчал, а потом засмеялся. Сказал: - Я тебе обещаю. Запомни" И Августа кивнула, понимая, что отцу нужно чем-то закрепить свое обещание - он знал, что решения, о которых известно другим, сложнее нарушить...
У него было больное сердце и Августа знала, что старый доктор сказал ему "Чудом выкарабкался, мальчик. Только если не хочешь снова к нам в гости - сигарету больше в руки брать не смей".
А на улице - пели птицы.
...Когда-то давно отец, уходя в лабораторию, оставлял Эдварду включенный грамофон с пластинками великих мастеров. Эдвард тогда ещё не мог вставать - старый изобретатель поспешил оживить гомунула, рассудив, что если тот не очнется на этом этапе - то и мучится со всем незаконченным будет незачем и Эдвард до сих пор прекрасно помнил то время. Тогда у него были закончены лишь голова, сердце и руки, на которых ещё не было даже ножниц и отец сидел с ним, учил, рассказывал и что-то постоянно делал и дорабатывал. А когда уходил - спать или продолжать работать в специальных условиях - то оставлял сыну включенную музыку - а читать Эдвард тогда ещё не умел. Грамофон слегка похрипывал на высоких нотах, но все равно Эдвард был очарован вальсами и сонатами, этюдами и опереттами. Он помнил, что первым делом, когда научился читать, попросил отца достать книгу о музыке - о том, как из нот складывается мелодия и какие композиторы жили на Земле. Параллельно с физикой, химией, эикетом и механикой, на которых настаивал отец, он учил музыкальную литературу и музыкальную грамоту. Из каких инструментов состоит симфонический оркестр, какие бывают интервалы и что такое стаккато. Больше всего он тогда жалел, что ещё долго не сможет освоить никакого музыкального инструмента. Ведь с ножницами особенно не размахнешься - только если на барабане... Но Эдварда привлекала скрипка - её он предпочитал всему остальному. И когда умер отец его ударило ещё и это - то, что ему никогда не придется не то что взять в руки - но и просто увидеть, как играет на скрипке человек.
Было время, когда замок был полон музыки - и пусть грамофон хрипел и сипел все больше, но мертвенная тишина не могла подступиться. Больше всего Эдвард тогда боялся оцарапать какую-нибудь из пластинок или что-нибудь сломать. Приходилось быть черезвычайно осторожным. Но однажды грамофон все-таки не выдержал - ведь он был уже старый и совершенно не приспособленный под ножницы - и сломался. И замок заполнила звенящая пустая тишина. И пришлось привыкать к ней - долго и мучительно, но привыкать. Постепенно музыка забылась, ушла в прошлое и в один из дней этой долгой зимы, найдя грамофон среди старых вещей, Эдвард удивился и огорчился своей забывчивости. Ведь когда он жил в городе - мог бы вспомнить о том, что есть классическая музыка, о том, что где-то есть оперы и филармонии и попытаться узнать больше о том, что люди слушали теперь. Не догадался за всеми заботами, за странной суетой, сопутствовавшей его появлению, и горько жалел об этом, глядя на грамофонные пластинки, лежащие в одной из пыльных комнат мертвым грузом.
...В городе, кажется, музыка не играла никогда. А может быть, и играла, но незнакомая или не иснтересная и он просто не мог вспомнить... Зато вместе с грамофоном и пластинками Эдвард нашел калейдоскоп - старый и довольно пыльный, но зато с удобной засечкой - такой, чтобы можно было удержать трубку в лезвиях без особенных усилий. Это тоже был привет из прошлого - игрушку отец вручил Эдварду лишь немногим позже его "рождения".
Сидя под кленом и медленно вращая калейдоскоп, Эдвард выпадал из реальности на долгие часы. Все же наблюдение было тем, что он умел лучше всего и любил больше всего и текучие яркие узоры заворожили его - как когда-то давно.
Забывать легко - гласила истина этой зимы. И тем удивительнее потом вспоминать.
Когда уезжаешь всего на две недели, собираться особенно долго не приходится. Смену одежды, гигиенические принадлежности, бисер и пару самых любимых книг. Всего получается один совсем небольшой рюкзачок, который можно легко нести пару часов.
Августа всегда собирается по простому принципу - сумка должна быть такого веса, чтобы никто из взрослых не кинулся помогать. Она ездила в лагеря целых два раза и частенько наблюдала, как девочки её возраста грузили свои сумки на вожатых - потому что сами их нести были не способны. Это - унизительно и глупо и Августа любит ездить налегке. Беспокоится мама - как дочь будет жить, не станет ли мерзнуть.. Маме не приходит в голову, что бабушка беспокоится о том же самом.
На утро первого дня каникул - обязательных каникул, всегда наступающих в конце марта, Августа настроена вполне оптимистично. Мать целует её, улыбается, а папа смеется и садится в машину на место водителя. Свое слово он держит и там, где раньше было подобие пепельницы, теперь сидит сплетенный Августой большой бисерный скорпион. Девочка усаживается назад, бросает рюкзачок под ноги. Хорошо все-таки, когда бабушка живет в четырех часах езды.
Всю дорогу она болтает о каких-то пустяках - о том, что станет делать у бабушки, о том, какого щенка она видела вчера вечером и какого красивого крыса слепила из глины на недавнем занятии. Они с отцом играют в слова и названия, считают красные машины, и внешне совсем не похоже, что Августа старается отвлечься от собственных мыслей. Но она старается и ещё как.
Бабушка встречает их на крыльце, и Августа почти что повисает на ней, обхватив руками за талию. Отец машет из машины и бабушка уговаривает его остаться на чай... И снова смех, и снова болтовня ни о чем, прощание с отцом и распаковка вещей. Все сумбурно и суетно, как и всегда в день приезда и только поздним вечером, сидя на окне и глядя на замок, Августа понимает - вот и все. Каникулы начались. Три пустых скучных месяца прошли почти незаметно. Ей хочется потянуться к лампе и выбить приветствие, но она не решается. Ей кажется, что сначала нужно попросить прощения, глядя в глаза...
И пусть это и будет чудовищно сложно, но сделать - все-таки надо.
Подниматься по старой дороге весной гораздо легче, чем зимой. Ноги не увязают в снегу и четко видно не слишком заросшую часть пути. Августа идет медленно - шаг за шагом, словно бы нехотя. Ей страшно. Страшно, что сказка окажется ложью, зимней придумкой от скуки. Страшно, что Эдвард может быть слишком обижен.... Ветер торопит её, подталкивает в спину, но она все равно не спешит. Когда долго чего-то ждешь, нужно уметь это что-то принимать и делать так, чтобы не было разочарования.
Ворота чуть приоткрыты - с самой зимы их никто не касался, некому было их закрыть. Августа проскальзывает в щель, легко качает створку - на удачу... Сейчас сад гораздо красивее, чем зимой. Обзаводятся листьями деревья, уже выглядывают первые ростки на клумбах. Августа мимолетно думает, как здесь будет летом, но тут же отвлекается от этой мысли. Ей нужно найти Эдварда. А сад велик, да и замок тоже... Если зимой он все время проводил на чердаке, то теперь, когда потеплело, наверное выбирался вниз. Ведь кто-то же подровнял кусты?..
В замке - пусто и тихо. Августа присаживается на корточки у самых дверей, вглядывается в пыль. Видны следы - достаточно свежие. Притом ведут они наружу, а в обратном направлении - нет. В замок он ещё не возвращался. Девочка тяжело вздыхает, снова выскальзывая под ясное небо из старого и серого зала. Там она хотя бы немного ориентировалась. А в саду придется долго блуждать. Впрочем, это означает, что будет возможность полюбоваться на выстриженных животных...
Августа ступает на первую попавшуюся дорожку и решает твердо идти по ней до конца. Заблудится ей не страшно - она боится обойти весь сад и никого не встретить...
Олень и бурундук, дракон и эльф... Августа замирает почти что у каждого куста. Любуется ими. Она никогда не признается себе, но это - способ оттянуть неизбежное. Ведь чем дальше, тем больше ей кажется, что она никого не найдет. Что так и проблуждает до самого вечера... Она боится разочароваться, даже очень. И потому изучает каждое творение. Тянется погладить...
И когда наконец слышит едва уловимое, задумчивое пощелкивание ножниц - поднимает воротник, оправляет рюкзачок и идет на звук. Ей очень хочется чувствовать себя смелой. Только богов теперь просить нельзя. Боги не помогают предателям.
Эдварда она видит неожиданно - вынырнув из-за очередного куста - и останавливается, завороженная. Он сидит, прислонившись к дереву спиной, прижав к глазам калейдоскоп - небольшой и красивый. Вот слегка нервно встряхивает рукой, сменяя узор, и снова замирает. Полная неподвижность и полное одиночество. На своем чердаке, зимой, он не казался черно-белой иллюстрацией, вклееной в большую цветную книгу. Там он был в своей цветовой гамме. А здесь... Здесь он выглядит чуждым и лишним. И даже сознание того, что почти все вокруг растил и обрабатывал он, не делает его более близким и подходящим к этому месту. Поза его расслаблена и на лице выражение ласковой усталости и заинтересованности, но Августа знает - когда он отнимет трубку от глаз в них станет видна теплая грусть и немного ледяной тоски, ещё не вытравленной солнцем.
У девочки из головы вылетают все слова, которые она придумывала по дороге сюда. Ей просто хочется плакать и ненавидеть себя. Да, не желала предавать, но так и это важно, когда все уже сделано? Эдвард не замечает её, когда девочка подходит - он слишком погружен в наблюдение за цветными яркими грезами, слишком не ждет шагов, чтобы услышать их, и когда Августа обнимает его, вжимается лицом в скрипучую кожу, едва ли не подпрыгивает. Однако осознание, что рядом - живое существо - удерживает его на месте. Слишком сильно, слишком ярко в нем осталось это "Никогда не причинить боли. Даже нечаянно". Он очень медленно отводит трубку от глаз, опускает руки. Удивление, растерянность, страх - но Августа не видит его лица за пеленой слез. Это вечное и детское - не умея просить прощения словами, просить его действием, прикосновением... Девочка даже особенно и не подумала, что у Эдварда может дрогнуть рука. Слишком жалко ей стало его и почему-то себя...
А Эдвард просто не особенно знал, что делать и что думать в такой ситуации. На смену удивлению пришла нежданная радость, но вместе с ней и полное непонимание происходящего. Откуда, зачем и что теперь делать?.. Ведь он никогда не утешал плачущих детей... А Августа никак не могла успокоится и наконец Эдвард все-таки решился - неловко приобнял её локтем, второй рукой коснулся волос...
Что ж, встреча состоялась. И все объяснения вдруг оказались лишними, кроме простого "Я не хотела..."
В саду пели птицы, шуршал листьями старый клен и прощать оказалось неожиданно легко и радостно.
Августа спит и видит сон. Хороший сон, легкий - про то, как под мелодию скрипки слетают с обрыва сияющие то ослепительным светом, то ослепительной тьмой фигуры. Она стоит вместе с ними, на самом краю, и едва не кричит, когда все они - яркие контрасные силуэты без лиц - делают шаг вперед. Падают с огромной высоты, и, когда кажется, что вот сейчас ничего не станет, когда Августа готова завыть от боли и бессилия, когда чудится, что останется только неромантичное кровавое месиво на земле - именно тогда они раскрывают крылья. Ослепительно-белые и ослепительно-темные, с характерным хлопком. Взлетают разом, поднимаются снова на уровень обрыва... Августа смотрит на них, увлеченная, и не замечает, как сама делает шаг в пропасть. За ними. На несколько мгновений - опаляющий, ледяной страх - ведь у неё же нет крыльев! А потом вдруг - внезапный рывок вверх, так, что перехватывает дыхание. Это чужие руки сомкнулись под мышками и, задрав голову, Августа видит, как отчаянно загребают белое и черное крыло, как два существа - безиких, но все равно красивых, удерживают её в воздухе. Темное смеется и, свободной рукой щелкает её по лбу. Слышнен сиплый голос:
-Ох отпустил бы я тебя, да начальство не поймет... Просыпайся давай, мы тебя ловить не нанимались.
Белое возмущенно шикает на него, что-то начинает говорить - запыхавшимся, тонким голосом..
Но Августа уже послушно просыпается.
Люди умеют спать. Эта их способность Эдварда всегда удивляла. Не дремать, не грезить на яву, а будто выключаться, порой на достаточно долгое время. У него так не получалось, хотя когда-то давно он даже пробовал уснуть. Не получалось и все.
Спящий человек - беспомощен. Он ничего не видит, не слышит, не воспринимает. Сон уводит человека в свою, особенную реальность, снимает все маски с лиц. Как и смерть. Иногда Эдварду казалось, что смерь сменяет сон тогда, когда человек решает, что реальность сна - красивее, правильнее и реальней, чем настоящая. Впрочем, он мог ошибаться. Отец рассказывал, что смерть - это вечное забвение. Вечный покой. Рассказывал он и о теориях жизни после смерти, говорил о реинкарнации. Эдвард слабо помнил эти его рассказы - быть может от того, что понимал ещё тогда, что ему умирать придется нескоро, если вообще придется - и не старался запомнить....
В ветвях клена заливалась одинокая птица, в небе степенно плавали пушистые, пышные облака... А девочка спала, угнездившись в кольце его рук, и Эдвард не мог решить, что ему следует делать. Он не знал, что для человека, тем более для ребенка, это нормальный откат после сильного волнения, после слез. Если честно, больше всего ему хотелось отодвинутся, прервать контакт. Он слишком отвык от прикосновений, слишком опасался самого себя, своей неуклюжести, чтобы не испытывать дискомфорта. Однако отодвигаться было некуда, да и земля наверняка была ещё слишком холодной, чтобы человек смог на ней спать без ущерба для здоровья. Ну, по крайней мере Эдвард так предпологал. Потому он терпел, гадал, на что похожи облака, и незаметно расслаблялся - совсем немного. Разглядывал лицо гостьи - густую челку, курносый нос, пухлые, как у Ким, губы... Длинные пушистые ресницы, родинку на левой скуле и две короткие, кажущиеся забавными, косички, перетянутые яркими резинками... Наверное, ей снилось что-то хорошее - девочка улыбалась во сне и Эдвард даже поразился, сообразив, что некоторые обороты для своего "мысленного потрета" он явно заимствовал из книг. Ну, про "пушистые ресницы" там точно что-то было. И не раз. И про улыбки во сне - тоже... Девочка беспокойно пошевелилась, открыла мутные со сна глаза - светло-карии, напоминающие о летнем солнце и осенних листьях... Эдвард сразу же напрягся, сосредоточил внимание на лезвиях - а девочка смутилась и отодвинулась. Прошептала какое-то извинение... Перед Эдвардом никто и никогда по-настоящему не извинялся - и он только кивнул. Так, как делал всегда, когда хотел доставить людям удовольствие, но не особенно знал, чего от него ждут, кроме улыбки.
Августа взглянула на небо - и едва не ахнула. Приближался закат, алые облака заполонили небо.. Сколько она проспала?.. И сколько Эдварду пришлось сидеть неподвижно? И как она вообще ухитрилась уснуть?.. Девочка нахмурилась, вспоминая. Да, искала, да плакала. Потом что-то рассказывала, постоянно вскидывая глаза "Ты же правда не обижаешься?..". А потом как-то незаметно задремала, прижимаясь щекой к одной из пряжек на костюме Эдварда - на коже до сих пор остался след...
-Прости, - виновато сказала она. Больше ничего в голову не пришло и Эдвард кивнул, чуть-чуть улыбнулся. - Я завтра приду.
И снова быстрый взгляд "Ты же поверишь, правда?.."
Вниз пришлось бежать ибо на ужин она безнадежно опаздывала.
Эту ночь Эдвард провел на чердаке. Сегодня ему нужно было подумать, а звезды отвлекали, завораживали своей красотой и вечной, неразгаданной загадкой. Отец когда-то рассказывал сыну сказку, где звезды были всего лишь уравнением, множеством точек, сложивив которые можно было получить решение всего мира, а вместе с ним - и абсолютное понимание. Отец не верил в это, когда рассказывал, но Эдвард - поверил. Пусть с уравнениями у него было не очень хорошо, зато он отлично решал загадки. Только со звездами у него пока не получалось.
Все снова было странно. По привычке Эдвард чертил по стене и последовательно задавал себе вопросы - почему он обрадовался. Почему поверил, что завтра девочка придет. Почему позволил коснуться себя и более того, проспать у себя на коленях полдня... Самым простым выводом была родившаяся зимой привязанность, то, что он теперь не рисковал назвать "дружбой". Дружба - понятие обоюдное... Но Эдвард противился этому варианту, не хотел принимать его и думал о том, что ещё могло значить такое его поведение. Страшно не разбираться в других. Но не разбираться в себе - ещё страшнее.
На чердаке пахнет весной - ранней зеленью, растаявшим снегом и ветром. Здесь вообще всегда пахнет ветром и это дает ощущение простора и свободы. Августа, держась за раму, стоит в проеме окна и смотрит на океан. Он кажется ей огромным и прекрасным - а ведь с чердака видно совсем не так много. Огромным, прекрасным и золотым. Он манит, кажется, что до него совсем недалеко идти - только немного спуститься по горной дороге, потом свернуть на почти заросшую тропинку, прокатится по склону, продраться по кустам.. А там совсем немного по заброшеной дорожке - и выйдешь к берегу. Конечно, с отцом они порой ездили к морю - но всегда на цивильные пляжи, где было много людей и океан казался прирученным и тихим. В песке всегда был мусор, дети в воде кричали и смеялись, их родители растягивались по берегу небольшими компаниями... А Августе всегда хотелось побыть наедине с морем. Она пристально смотрит на золотой блеск воды и вдруг разворачивается - резко, так что Эдвард даже чуть вздрагивает, вскидывает подбородок - привычно, для смелости, и на одном дыхании спрашивает:
-А давай попробуем добраться до океана?
И улыбается, склоняя голову набок - таким забавным кажется ей удивление на лице хозяина замка.
По дороге идти достаточно легко и Августа быстро приноравливается к шагу Эдварда. Рюкзачок бьет её по спине, в резинках, украшенных стеклянными бусинами, играет солнце. Больше всего она боится одного - заблудится, пропустить тропку. Впрочем, это вряд ли возможно - слишком приметный куст она углядела сверху, чтобы его пропустить. Девочка рассказывает обо всем, что видит - о невзрачных серых птичках, о небольшом буераке, в котором она зимой теряла варежку, о том, что по весне просыпаются ежи и медведи где-то далеко, а вместе с ними и дриады - живые души деревьев, тоже засыпающие зимой... Она замечает, как Эдвард переодически оборачивается, поглядывает на замок - на лице его неуверенность и интерес и Августа догадывается, почему - он ведь вышел в мир, не ограниченный стенами, впервые за много лет. Тут уж кто хочешь заинтересуется и растеряется.
-Одуванчик! - девочка вдруг бросается в сторону, опускается на корточки. На лице у неё жуткий восторг и радость первооткрывателя. - Это значит - обернувшись, поясняет она Эдварду - Что весна совсем наступила!
Он подходит, опускается на колени рядом, едва слышно щелкают суставы... Цветок - желтый и маленький, очень пушистый, пахнет так, что Эдварду не с чем сравнить этот запах. Ни солнце, ни весна, ни травы... Что-то иное - теплое и тоже неуловимо желтое. Он тянется к цветку лезвием и, кажется, едва-едва касается стебелька. Но цветок уже падает, срезанный. Августа поднимает его, смотрит на огорченного Эдварда. И вдруг, потянувшись, прилаживает цветок ему в волосы. Смеется:
-Ты теперь тоже стал весенний! - восклицает она и хлопает в ладоши.
И когда они уходят - ведь нужно торопится, путь вниз долог - говорит:
-Попозже, когда их станет совсем много, я начну плести из них венки. А бабушка - делать варенье... А ещё есть такая сказка, про то, что одуванчики - младшие братья солнца. Хочешь, расскажу?..
Эдвард кивает - как всегда, когда ему предлагают что-нибудь рассказать, куда-нибудь сходить, что-нибудь сделать - только осторожнее, чтобы не выпал цветок, и девочка начинает рассказывать, легкомысленно поглядывая на небо:
-Когда-то давно маленький одуванчик выбрался из-под земли...
Дорога за словами коротка и они едва не пропускают нужный поворот.
Продираться по кустам, заполонившим старую тропку, оказывается гораздо проще, чем Августа предпологала. Эдвард просто молча вышел вперед и во все стороны полетели зеленые листья. Не приходилось отводить ветки, нагибаться и отцеплять вцепившиеся в одежду колючки - нужно было просто не отставать. А когда они прошли, тропинка больше всего напоминала живой зеленый коридор и Августе было смешно думать, как какой-нибудь взрослый забредет сюда и удивится.
До океана оставалось идти совсем не много. Ну, по крайней мере, девочке хотелось так думать.
Склон, на который их вывела тропинка, и по которому нужно было спуститься, оказался не таким крутым, как выглядел из окна замка. Августа даже облегченно вздохнула, увидев его - она ведь боялась, что придется натурально катиться - сбегать вниз. А оказалось, что вполне можно было и сползти. Если осторожно, конечно.
-Теперь потихоньку и ни обо что не спотыкаясь, - кратко проинструктировала она больше себя, чем Эдварда и первая поставила ногу на кажущийся достаточно пологим, но все-таки ненадежным спуск.
...Когда-то здесь была тропинка - но сейчас все уже заросло. Впрочем, это было путешественникам только на руку. Можно было придерживаться за кусты, притормаживать о корни деревьев и вообще спускаться с относительным комфортом. Взрослый бы посмелся, глядя на то, как медленно и неуклюже они двигались, но ни Августе, ни Эдварду смешно не было - удержаться бы...
Где-то в середине пути они сделали короткий привал. Эдвард прислонился спиной к очередному дереву, попавшемуся на дороге, Августа зацепилась за куст и немного запыхавшись, но довольно-таки ясно говорила о том, как кстати здесь выросло это подобие леса. Или рощи. Или.. В общем, терминология важна не была. Главное, что им повезло... Только сейчас девочка поняла, как не любит тишину. Говорить было гораздо интереснее и комфортнее. А ещё она подумала о том, как они будут взбираться сюда на обратном пути и решила про себя, что стоит поискать другую дорогу.
Под конец спуска Августа все-таки не выдержала - раскрыла руки и вниз просто сбежала, лишь чудом ни обо что не запнувшись и ни во что не влетев. Это было прекрасное ощущение - ветра в лицо, почти-полета и того, что рядом есть кто-то, кому можно сказать про то, как это прекрасно. Эдвард так сделать не рискнул - спустился так, как они шли до этого.
И вот они встали рядом - запыхавшиеся. немного диковато глядящие, но вполне довольные пока и путешествием и собой. Теперь до океана и правда оставалось всего ничего.
Солнце потихоньку приближалось к зениту.
[/more]