Уста(ре)вший механизм
Мой дед был охотником. Родом из села, он не мог не уметь охотиться. Когда театр был в эвакуации в Тобольске, дед был единственным, кто не боялся пойти в лес и принести хотя бы зайца. С продуктами в эвакуации было туговато.
Среди актёров охотниками называли себя все мужчины, поголовно, у каждого было руЖЖо, каждый и до войны, и после, считал своим долгом прокатиться на "газике" в лес, набить уточек, зайчиков, вальдшнепов побольше, сфоткаться с трофеями, если было, чем... Но главное - побольше, побольше всего настрелять! Чтобы уделать товарищей. И вот такой шумною толпой наши актёры "культурно отдыхали" на природе.
В Тобольске же ни один мужик не осмелился выйти в тайгу. Местное население - все мужчины на фронт ушли, воевать, а наши "тонкие натуры" дристуном маялись. Ну да, там же, извините, волки, медведи, и прочая крупная живность... А ну как заломают-порвут? А дед ходил.
Его однажды рысь провожала. Шёл он по тайге на лыжах, а за ним - рысь, по деревьям, по деревьям, по тонким веточкам, бесшумно, как тень...Только снег иногда с веток сыпался...
В общем, дед тогда, в войну, и театральных, и местных кормил - они же театру кров давали...
Потом были фронтовые бригады, переезды по фронтам со спектаклями для бойцов - под пулями, под арт-обстрелом, под бомбёжками играли...
А потом война кончилась, Гитлера добили, страну постепенно отстроили.
Дед с театром приехал с семьёй во Львов, тут и мама моя родилась, в 44-м. На охоту продолжал ходить. Первое время стрелял, пока мама росла, - время было голодное... Зайца - в суп, шкурку - сдать в пункт приёма, хоть небольшие, но деньги.
А потом всё больше возвращаться стал совсем пустой. Коллеги-актёры его на смех поднимали, мол, что ж это ты, Сергей Палыч, без добычи, не стыдно-то "мазать"?
А дед и не объяснял им ничего - всё равно не поймут. Ходил-то он больше не по зверю стрелять, не на добычу, а... В лес, помолчать. А ружьё с собой брал от нехороших людей.
Но вот, однажды, как сезон охотничий начался, пошёл он на лисицу. Как всегда, один. Мама подросла, - хотел шкурку на приданое.
Выследил огнёвку, стал подходить, а она его водит и водит, не подпускает... То помелькает близко, но так, чтоб не дострельнуть, и снова исчезает. То появится, то пропадёт. Целый день водила да путала. И вот, наконец, деду удалось подойти близко-близко. Поднимает он своё тульское ружьё, целится, а лиса вдруг обернулась да и посмотрела на него.
И что-то у него в душе в тот момент перевернулось. Снял он палец со спуска и опустил ружьё.
Пришёл домой.
- А лиса-то где?
Рассказал дед, как дело было.
- Отпустил я, - говорит, - лису. Она, умница, так след путала, так хитрила, - не смог я её после этого убить. Рука не поднялась. Пусть живёт.
То была последняя охота моего деда. Почистил он свою "тулку", зачехлил и больше не трогал. Так просто в лес ходил, с палкой. А потом и продал ружьё совсем.
А лиса... Вернее, это был лис...
Наверное, был таким. А глаза у лисицы - кошачьи!
Среди актёров охотниками называли себя все мужчины, поголовно, у каждого было руЖЖо, каждый и до войны, и после, считал своим долгом прокатиться на "газике" в лес, набить уточек, зайчиков, вальдшнепов побольше, сфоткаться с трофеями, если было, чем... Но главное - побольше, побольше всего настрелять! Чтобы уделать товарищей. И вот такой шумною толпой наши актёры "культурно отдыхали" на природе.
В Тобольске же ни один мужик не осмелился выйти в тайгу. Местное население - все мужчины на фронт ушли, воевать, а наши "тонкие натуры" дристуном маялись. Ну да, там же, извините, волки, медведи, и прочая крупная живность... А ну как заломают-порвут? А дед ходил.
Его однажды рысь провожала. Шёл он по тайге на лыжах, а за ним - рысь, по деревьям, по деревьям, по тонким веточкам, бесшумно, как тень...Только снег иногда с веток сыпался...
В общем, дед тогда, в войну, и театральных, и местных кормил - они же театру кров давали...
Потом были фронтовые бригады, переезды по фронтам со спектаклями для бойцов - под пулями, под арт-обстрелом, под бомбёжками играли...
А потом война кончилась, Гитлера добили, страну постепенно отстроили.
Дед с театром приехал с семьёй во Львов, тут и мама моя родилась, в 44-м. На охоту продолжал ходить. Первое время стрелял, пока мама росла, - время было голодное... Зайца - в суп, шкурку - сдать в пункт приёма, хоть небольшие, но деньги.
А потом всё больше возвращаться стал совсем пустой. Коллеги-актёры его на смех поднимали, мол, что ж это ты, Сергей Палыч, без добычи, не стыдно-то "мазать"?
А дед и не объяснял им ничего - всё равно не поймут. Ходил-то он больше не по зверю стрелять, не на добычу, а... В лес, помолчать. А ружьё с собой брал от нехороших людей.
Но вот, однажды, как сезон охотничий начался, пошёл он на лисицу. Как всегда, один. Мама подросла, - хотел шкурку на приданое.
Выследил огнёвку, стал подходить, а она его водит и водит, не подпускает... То помелькает близко, но так, чтоб не дострельнуть, и снова исчезает. То появится, то пропадёт. Целый день водила да путала. И вот, наконец, деду удалось подойти близко-близко. Поднимает он своё тульское ружьё, целится, а лиса вдруг обернулась да и посмотрела на него.
И что-то у него в душе в тот момент перевернулось. Снял он палец со спуска и опустил ружьё.
Пришёл домой.
- А лиса-то где?
Рассказал дед, как дело было.
- Отпустил я, - говорит, - лису. Она, умница, так след путала, так хитрила, - не смог я её после этого убить. Рука не поднялась. Пусть живёт.
То была последняя охота моего деда. Почистил он свою "тулку", зачехлил и больше не трогал. Так просто в лес ходил, с палкой. А потом и продал ружьё совсем.
А лиса... Вернее, это был лис...
Наверное, был таким. А глаза у лисицы - кошачьи!